СЕЛЕЗНЁВСКАЯ ПРАВДА • «КОМСОМОЛЬСКАЯ ПРАВДА» • «УЧИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА» • «ПРАВДА»
77
сказал: «Зоя! Восстанавливай абзац…» Я уже было победительно под-
нялась, чтобы уйти, но он попросил задержаться: «Подожди. Я о дру-
гом с тобой хочу поговорить». И как-то мягко, но твердо, с болью (вот
это точно — что с болью!) говорил мне: «Ну, зачем ты так обольщаешь-
ся? Бог с этим абзацем. Но ты подумай сама: кто такой Бухарин. Разве
он тоже не несет ответственности за то, что тогда происходило? Почи-
тай внимательно самого Бухарина, о нем, вникни во все. Того же Бу-
харина — тоже несло, и он не чуял под собою страны, и люди для него
тоже почти ничего не значили. Да, из него сделали шпиона и предателя.
Это не так. Но я сейчас не о Бухарине даже говорю, а о тебе, Зоя. Чтобы
ты не обольщалась, чтобы тебя не несло. Воспринимай жизнь и людей
во всей сложности, объемно. Не надо никому ничего доказывать. Надо
стараться понимать».
Может быть, я не совсем дословно цитирую, но смысл был такой,
за это я ручаюсь, потому что с тех пор все время об этом думаю и, как
могу, себя одергиваю, когда меня несет. Урок, который я вынесла
из этого разговора: сила — в сдержанности.
Второе: через — умение держаться в трудную минуту.
Конец августа 1991 г. Во время путча позакрывали одни газеты,
а сразу после победы над путчистами — закрыли «Правду», где глав-
ным редактором тогда был Геннадий Николаевич. Времена резко ме-
нялись, народ уходил из «Правды» в те дни почти что толпами, и Яд-
вига Юферова предложила мне пойти к Селезнёву в гости. Мы вышли
из подъезда (несгоревшей еще) «Комсомолки», зашли в подъезд сосед-
него здания. Коридоры были пустынны, абсолютно безлюдны. Даже
как-то страшно было идти. А Селезнёв встретил нас, улыбаясь, букваль-
но: с распростертыми объятиями. Мы пили чай с сушками и свободно
говорили на все темы подряд: соглашаясь и не соглашаясь друг с дру-
гом, спорили, отстаивали какие-то свои «взаимо перпендикулярные»
точки зрения… Я только что простояла всю ночь под дождем у Белого
дома. Селезнёва обвинили в связях с путчистами. Но, оказывается,
есть что-то, что больше, чем политические убеждения. Что именно?
Может быть, человеческое достоинство. Или человеческая порядоч-
ность. Это была трудная минута для Селезнёва. Но ни одной жалобы.
Удивительная «честность самоотчета». Никакой зацикленности на се-
бе: «Я и Пушкин», «Я и море». Определенность, внятность. И веселая
доброжелательность.
Третье: через — отстраненную нежность.
Мы в «Комсомолке» всегда относились к нему уважительно и по-
чтительно. С осознанной дистанцией. И не потому, что он был главным
редактором. Что-то есть в нем такое, что не допускает панибратства.
Однако и он относился так же к нам. Не важничал, не корчил из себя
начальника, но и не похлопывал по плечу.
