Г
ЕННАДИЙ
С
ЕЛЕЗНЁВ
• ПРЯМАЯ РЕЧЬ
50
людям правду, что произошло, что происходит и чего ждать. Правду
про то, чего ждать, мало кто даже из самых высоколобых специалистов
знал. Все было впервые — масштабы разрушения и площади зараже-
ния, потери и причины. Геннадий Николаевич статью печатать не стал,
отнес ее в ЦК партии. Там ее долго изучали, и к ночи было принято
решение о максимальном информировании населения о происходя-
щем. Понятие «максимально» каждый из чиновников понимал по-
своему, но информации стало все-таки больше, и настоящее стало
приобретать более-менее явные очертания, хотя будущее все еще оста-
валось неопределенным и расплывчатым. Только потом, через несколь-
ко лет, я понял, что это был правильный шаг главреда: Селезнёв сыграл
на опережение.
В конце того страшного года мне позвонили из редакции и сказа-
ли, что меня хочет видеть главный. В поезде я не очень заморачивался,
зачем меня позвали. В Москву всегда было приятно приезжать, на эта-
же постоянно кто-нибудь из коллег-собкоров стажировался. Геннадий
Николаевич с порога предложил мне стать членом редколлегии, ре-
дактором аж сразу трех отделов — учащейся молодежи и «Алого пару-
са», студентов и науки. Я этого не ждал. Каждый из собкоров мечтал
оказаться на этаже в Москве. И периодически такое случалось. Брали
на должность спецкора, заведующего отделом, а тут сразу двойной
взлет. «Сомневаешься?» — спросил он меня. — «Если правду говорить,
то да». — «Почему сомневаешься?» — «Слишком много людей в отде-
лах. Слишком разные. И каждый талантлив. Я с ними, боюсь, не справ-
люсь». — «Попробуй. Вот тебе месяц. Пройдет месяц — придешь и ска-
жешь: остаешься или возвращаешься домой. Если соберешься уехать,
мы подберем тебе хорошее место в другом регионе, ты и так слишком
много радиации наглотался там». Месяц я спал по четыре часа в сутки,
читал и перечитывал по десять раз сданные мне тексты, расталкивал
локтями коллег на планерках, чтобы только поставить в номер матери-
ал своих сотрудников, читал сотни писем и выбирал спрятанные между
строк темы.
Через месяц я согласился. Геннадий Николаевич сказал мне тогда
всего два слова: «Молодец! Я знал, что у тебя получится». И когда я уже
уходил из кабинета, он мне посоветовал вдогонку: «Теперь тебе нужно
поехать в командировку и написать текст, который признают лучшим
в номере. В любое место. Но материал должен быть супер». И я отпра-
вился к Шалве Александровичу Амонашвили в Тбилиси. Очерк «Обыч-
ная школа» признали лучшим. На мои правки сотрудники перестали
обижаться...
Геннадий Николаевич никогда не сдавал своих подчиненных. Хотя
это уже было время перестройки, ему не раз доставалось и от ЦК
комсомола, и от ЦК партии. Он выслушивал все нападки, заверял, что
