Юрий Поляков о Геннадии Селезнёве. Человек слова

— Ну, и как ваш новый главный? — спросил кто-то, закусывая редакционной сушкой. — Селезнёв? Ну, это совсем другое дело! — воскликнул, кажется, Юрий Щекочихин. — Светлый человек! — Посмотрим, посмотрим, — с недоверием проворчал Павел Гутионтов. — Знаем мы этих комсомольцев... Возникла неловкая пауза, и все посмотрели на меня, ведь я тоже, хоть и недолго, работал в комсомоле и как раз перед этим рассказывал им, что начал писать повесть о райкоме. — Только без липатовских соплей! — попросил Щекочихин, имея в виду повесть сотрудника «Комсомольской правды» Виктора Липатова (не путать с романом талантливого Виля Липатова «И это все о нем...»). Повесть называлась незатейливо «Письма из райкома» и печаталась с продолжениями в газете. Я пообещал без соплей и слово сдержал. Прошло время, полюбить они Геннадия Николаевича, конечно, не полюбили (эти люди любят только своих), но относились к нему с уважением за то, что был объективен, признавал чужую точку зрения и никогда не сдавал проколовшегося журналиста цековскому начальству. А вскоре я сам чуть не стал подчиненным Селезнёва. Дело было так: срочно искали кандидатуру на должность заведующего отделом литературы и искусства в «Комсомольскую правду». Кто-то порекомендовал меня, работавшего тогда редактором «Московского литератора» и получившего как раз премию Московского комсомола. Навели справки и позвали на собеседование с главным редактором. Я к тому времени повидал уже немало разного, в том числе и журналистского начальства. Сухость, спесь или снисходительность — были обычным стилем общения с нижестоящими товарищами. Геннадий Николаевич произвел на меня совсем другое, хорошее впечатление. Он подкупал своим спокойствием и приветливостью, совершенно искренней, а не должностной, как это бывает у большинства столоначальников. Мы поговорили о литературе, о фронтовой поэзии, которой я тогда занимался, еще о чем-то — новых книгах, спектаклях, выставках... Кажется, только что в Манеже прошла выставка Глазунова. Поговорили и об этом. Только потом я сообразил, что вот так, за беседой он проверял мой кругозор, взгляды и вкусы. Кажется, и я Селезнёву понравился, но из ЦК ВЛКСМ прислали на эту должность кого-то другого... Помню, как в «Комсомолке» после выхода в «Юности» моей повести «ЧП районного масштаба» появилась разгромная рецензия «Человек со стороны» все того же Виктора Липатова. На каком-то пленуме Геннадий Николаевич подошел ко мне и сказал: — Ты не обижайся! Я-то бился за то, чтобы «ЧП» у нас с продолжениями печатать, но там не поддержали, — он показал пальцем вверх. — Но все будет хорошо, вот увидишь! Пойдем покурим — сил нет... И улыбнулся своей особенной улыбкой, доброй, мудрой и чуть грустной одновременно. В 1988 г. он перешел на работу в «Учительскую газету». Поговаривали: это опала, не сработался с новым первым секретарем ЦК ВЛКСМ Мироненко, говорливым парубком из Киева. И газета расцвела. Кстати, сегодня, когда вручают премии «Учитель года», могли бы вспомнить, что этот конкурс и звание придумал Геннадий Николаевич. В «Учительской газете» я тоже печатался, иногда был зван на чай в кабинет главного. Из разговоров я понял, что Селезнёва, как и меня, очень беспокоит, что перестройка и гласность превратились в перетасовку и болтовню. Думаю, совсем не случайно в феврале 1991-го, когда надвигающаяся катастрофа стала очевидной, его призвали в «Правду» — газету в ту пору невероятно влиятельную и во многом определяющую общественное мнение. Но время ушло, словом, развал предотвратить было невозможно, а на жесткий отпор «партии развала» не хватило духа ни у политиков, ни у военных. Именно при Селезнёве «Правда» из органа правящей партии превратилась в главную оппозиционную трибуну. После катастрофы 1993-го ельцинское окружение сделало все, чтобы удалить Селезнёва из газеты... Я, как автор издания, заметил: после его ухода газета стала стремительно терять свой уровень, а встреча с новым владельцем ленинской газеты — греческим коммунистом-миллионером, произвела на меня вообще какое-то комическое впечатление. Когда я узнал из новостей, что Геннадий Николаевич стал спикером Госдумы, стало понятно: курс на самоуничтожение страны отменяется, оказавшиеся не способными управлять сложной государственной машиной «гайдары», «чубайсы», «шумейки» и проч. вынуждены были обратиться за спасением к генерации советских руководителей — с их знанием и опытом. Собственно, им мы и обязаны тем, что ельцинское царствование не окончилось развалом и России. Тогда часто передавали по телевизору будни Думы, и я получал почти эстетическое удовольствие от того, как Селезнёв ведет заседания — мягко, уверенно, с улыбкой, виртуозно проводя сквозь бурелом тогдашнего депутатского корпуса решения, важные для спасения страны, которая толькотолько начала выбираться из смуты... Я обращал внимание, что многих ораторов, шумевших и баявших с думской трибуны, никто не принимал всерьез, не верил им. Ведь в отличие от них, людей фразы, Геннадий Николаевич был человеком слова. И в том смысле, что отдал много лет журналистике, и в том, что как политик умел выполнять данные обещания. С новой, неожиданной стороны я узнал Селезнёва, приехав в августе 2001-го в Ялту на Второй телекинофорум «Вместе». Но в тот год пообщаться не удалось. Насколько я помню, при известии об атаке на нью-йоркские небоскребы, он улетел в Москву. Но потом мы ежегодно стали встречаться с ним на форуме, просуществовавшем пятнадцать лет благодаря его усилиям. Помню, мы сидели в кафе, на улице, у центрального входа, он отхлебнул виски и стал вставлять в мундштук сигарету: — Вот так, Юра, одни ломают, а нам приходится восстанавливать. Видишь, в этом году почти от всех республик к нам приехали. Из всех искусств для нас важнейшими является что? Правильно: кино... и телевидение. Будем работать! Юрий Поляков, главный редактор «Литературной газеты» Глава книги «Геннадий Селезнёв. Прямая речь» - Селезнёвская правда. «Комсомольская правда», «Учительская газета», «Правда»