Татьяна Селезнёва: Таким был мой папа

Я всегда очень терялась, в голову приходило банальное, и я, испытывая угрызения совести, уходила в сторону. При жизни папы я не дала ни одного интервью и не ответила ни на один вопрос о семье. Теперь папы нет, и осталось ощущение незавершенного действия, которое мне хотелось бы теперь завершить. Сколько я помню своего папу, он все время работал, даже в субботу. В мои школьные годы воскресенье начиналось с чтения вслух свежей газеты, для меня выбирались либо молодежные рубрики, либо рубрика «Окно в природу» Василия Михайловича Пескова. В будние дни родители работали допоздна, бабушки остались в Питере, так что с первого класса мне пришлось быстро повзрослеть, надеть ключ от квартиры на шею и вести, большую часть времени, самостоятельный образ жизни. Развлекала меня в разные периоды разнообразная живность, которая всегда покупалась с активным участием папы. Сначала были коты, потом рыбки, дальше хомяки, щеглы… Одного попугая — по кличке Кара — папа привез контрабандой из Вьетнама, двух других — кореллнимф нам подарил В.М. Песков. Папа был убежден, что ребенок вырастет добрым и отзывчивым, если в доме будут жить животные. Когда я приходила из школы, примерно около двух часов дня, звонил на домашний телефон папа, напоминая мне, что надо обедать, и заодно узнавал об успехах в школе. Независимо от услышанного говорил: «Поешь, погуляй, а как вернешься с прогулки, позвони мне (на работе у него был отдельный кабинет с рабочим телефоном) и садись за уроки». Моей учебы он практически не касался, в школу не ходил, дневник не подписывал, только по моей просьбе иногда правил сочинения, помогал писать доклады и отвечал на вопросы по истории. Вечером, приходя с работы, каким бы, даже сильно уставшим, папа ни был, он всегда был рад нас видеть, обнимал, целовал, и мы вместе садились за стол ужинать. Говорил всегда больше сам, делился последними новостями, а мы его внимательно слушали. Не было ни одного вечера, чтобы, уходя спать, он не чмокнул бы меня в щечку. Мои отношения с папой в плане «поговорить по душам» не были откровенны, потому что его авторитет для меня был всегда настолько масштабен, что мои проблемы, мысли и желания казались «букашками» на этом безупречном фоне. Зато были чудесные летние вечера на даче. К нам часто приезжали гости: многочисленные родственники из Ленинграда, друзья, знакомые, коллеги по папиной работе, и в выходные дни мы гуляли, жарили шашлыки или готовили какие-нибудь экзотические блюда, рецепт которых папа привозил из командировок, они у нас шли под своими названиями: «мясо по-аргентински», «китайское блюдо», «листья китайской капусты в яичном соусе», а вечером обязательно — даже по будням — играли в пинг-понг. Отпуск, когда мы жили уже в Москве, всегда делился на две части: дом отдыха где-нибудь у моря и поездка в Ленинград. Положенный срок — двадцать один день — папа никогда не выдерживал и со словами «Что тут еще делать?» через 12–14 дней мы возвращались домой. В доме отдыха нас тоже всегда окружали люди, мы постоянно ездили осматривать местные достопримечательности, заезжали в маленькие, скрытые от туристических глаз таверны, пробовали их фирменные блюда. Обязательной, контролируемой папой программой для меня было ежедневное заполнение дневника путешествий, с подробным описанием, где мы были, что видели, и — чтение книг, признаться честно, особенно по нынешней жизни, не самое веселое времяпрепровождение для ребенка. Зато у папы был такой свой дневник, я на него случайно наткнулась уже в старших классах и назывался он «ТАТКИН ДНЕВНИК» — оказывается, он вел его на протяжении двух лет, начиная со дня моего рождения, записывая туда свои наблюдения за мной и моими успехами в развитии. Второй частью нашего совместного отдыха всегда был Ленинград с обязательным посещением папиной родовой деревни Чудской Бор. Вот это было для меня всегда большим праздником! Накануне отъезда я сама рано ложилась спать и не требовала от родителей никаких вечерних ритуалов, полностью соглашаясь с папиным аргументом о том, что «чем быстрей ты уснешь, тем быстрей наступит завтра, и мы поедем в деревню». Там, в доме-пятистенке, постоянно жила папина бабушка, моя прабабушка Настя с золовкой — бабушкой Олей, а дальше тех, кто еще в доме жил, перечислять можно до бесконечности, учитывая то, что у бабушки Насти было 15 детей. Летом дом был похож на муравейник, не было ни одного свободного метра, где можно было бы тихо отдохнуть. Да и не за этим туда приезжали! Работы находилось всем: кто дрова рубил, кто за водой ходил, кто в огороде копался, кто баню топил, кто отправлялся в лес за грибами и ягодами. Только вечером все собирались под одной крышей, делились новостями, выпивали, пели песни. Потом старики с детьми ложились спать, а молодежь уходила гулять. Так было всё и в наши приезды, с деревней связано не только папино детство, но и мамино, она приезжала в ближайшую деревню на каникулы, вот где они и познакомились. Бабушку Настю нежно любили и уважали все, даже самые отчаянные смутьяны не позволяли себе при ней развязное поведение. Я тоже очень хорошо помню как бабушку Настю, так и бабушку Олю, они были очень похожи: маленькие, немного сгорбленные, тихие, с молитвой на устах, они с радостью принимали всех, все чувствовали себя рядом с ними в доме желанными гостями. У бабушки Оли был угол в кухне, а кровать бабушки Насти стояла напротив печки, в красных углах всегда висели иконы и горела лампадка. Были еще церковные книги и иконы в очень ветхом состоянии, папа забирал их реставрировать, многие удалось спасти. Как тогда, во времена Советской власти, так и позже папа, будучи крещеным, не знал церковного годового круга богослужений, не ходил по воскресеньям в церковь, но с интересом слушал рассказы о чудесах Божьих, крестился, когда заходил в храм, ставил свечи, дружил с патриархом Алексием Вторым, участвовал в панихиде по усопшим, крестил своих внучек. В какой-нибудь из дней отпуска мы обязательно посещали деревенское кладбище. Папа срывал цветы в палисаднике бабушки Насти, и два километра мы топали до кладбища пешком. Так было и в моем детстве, так было и до самого ухода папы, с той только разницей, что приезжали мы уже в дом бабушки Веры, построенный им по соседству со старым домом, и рвали цветы уже из ее палисадника. В последний его приезд в деревню, он очень беспокоился о состоянии могил (а их на одном участке больше десяти) наших родственников на кладбище, хотел привести участок в порядок. Его желание мы исполнили, всей большой семьей, когда его не стало, мы привели в порядок территорию, поставили большой родовой крест, перечислили всех усопших, а также и папу; бабушка (его мама) попросила привезти горсть земли с московского кладбища, что мы и сделали, ведь где, как не там, упомянуть его имя, если все его детство было связано с этой землей и почти все его близкие с детства люди похоронены в этой земле... Как в детстве, так и теперь, я всегда чувствовала незримую поддержку, заботу и любовь папы, но явно, открыто он любил только маму. Они вместе были очень красивой парой, много смеялись, им всегда было о чем поговорить, он любил ей дарить подарки и цветы, ходить с ней в гости, в театр, на концерты, свободное время они всегда проводили вместе. В выходные дни мама была освобождена от рутинной готовки, на кухонную вахту заступал папа, готовил много, оригинально, калорийно и всегда вкусно. Он живо интересовался маминой работой, всегда поддерживал ее в увлечениях и вдохновлял на новые творческие подвиги. В начале 90-х я поступила в институт. Нас отправили, якобы в последний раз, на «картошку». Очень скоро, когда выяснилось, что мы проедаем больше, чем собираем, ужесточились требования к нашей работе, за любую провинность обещали выгнать из института. И вот на одной из вечерних поверок вдруг объявили фамилии тех, кто завтра утром уезжает в Москву с последующим отчислением из института. Среди них была и моя фамилия. Формулировка была «обругали матом колхозницу». Трудно себе представить, какой ужас мы испытали от этой новости. Мы объясняли комсоргу, что произошла ошибка, но он был неумолим. Пришлось ехать в Москву, но что сказать родителям, как объяснить?! Мама была в отъезде, был дома только папа. Первый раз в жизни я испытывала отчаянье, страх и стыд одновременно, но делать было нечего, разговор был неотвратим, а главное, я совершенно не понимала, что делать. Пришел папа, крайне удивился, обнаружив меня дома, внимательно выслушал мою эмоциональную речь и сказал: «Если вы считаете, что правы, отстаивайте свою позицию». Так мы и сделали, много чего выслушали в свой адрес, но были настойчивы, и нас «условно» оставили в институте. Надо сказать, что папа обладал редким даром помнить, если не всех, то многих людей, с кем он когда-либо встречался. Так и моих одноклассников, однокурсников, коллег по работе, друзей он помнил всех по имени, мог вдруг спросить, как поживает тот или иной человек, и, отвечая на его вопрос, я с удивлением слушала, как папа вспоминал подробности контакта с ним, которые даже я не всегда помнила. У папы была поразительная способность находить общий язык со всеми людьми, независимо от возраста и интересов. В общении, он проявлял живой интерес к человеку, был к нему всегда уважителен, внимателен и доброжелателен. Дальше началась моя взрослая жизнь, виделись реже, созванивались ежедневно, по-прежнему встречались на всех семейных торжествах и по выходным. Папа очень ждал внуков, пожалуй, это была единственная тема, вызывавшая обоюдное напряжение. Он говорил: «Как ты не понимаешь, время идет, я не молод, а мне их еще вырастить надо». И вот родилась Лиза, это был конец мая, и мы переехали жить на дачу. Тяжело папе давались первые месяцы той круговерти, которую мы привнесли в их дом, рушился привычный уклад жизни с вечерними посиделками у барбекю, все внимание было сосредоточено на младенце, папа не на шутку обижался, ругался на нас, что к столу никого не соберешь, все стынет, но постепенно и сам включился в этот режим. Теперь все свое время он проводил с Лизой, гуляние и игры стали привычным для него делом. По мере взросления внучки с ней становилось все интересней и интересней, теперь уже родители брали ее с собой не только в короткие, но и в длительные поездки. Потом еще один счастливый день: родилась Катя. Родители очень мне помогали, папе общение с девочками было всегда в радость, они много разговаривали, играли в куклы (Машу и Глашу), гуляли. Дети — такой народ, что в момент капризов или истерики могут вывести из себя самого уравновешенного человека. В таких ситуациях папа уходил курить на крыльцо, я ругалась, а он, успокоившись, просил меня быть более терпимой, он никогда не терял самообладания, с ним девочки всегда чувствовали себя уверенно, их зарождавшееся чувство собственного достоинства с дедушкой было надежно защищено и укреплено. Когда Лизе было года четыре, он услышал в ее заливистом пении красивый голос, тогда я не придала этому значения, а теперь мы занимаемся вокалом, и преподаватель говорит, что у нее хорошие природные вокальные данные. В Катюше папа быстро разглядел пластичность, теперь мы с ней ходим в балетную школу. Детская ревность между детьми — обычное дело, так было и у нас и только папе удавалось разрулить ситуацию так, что конфликт вроде бы сам собой испарялся. Он любил их обеих и очень следил, чтобы ни одна из сторон не пострадала. Вообще с дедушкой поругаться было невозможно, он уходил от конфликта, а потом продолжал общаться как ни в чем не бывало. Когда папа ушел, Лиза нарисовала дедушку гуашью на доске и поставила портрет на стульчик рядом с кроватью. Так дедушка по-прежнему каждый вечер желает внучкам «спокойной ночи». С появлением детей появились и новые темы для разговоров, новые заботы, мечты, надежды, чаяния, появилось общее дело, и мы стали ближе друг к другу. Наши разговоры стали более личными и искренними, теперь я могла делиться с папой тем, о чем не говорила никому другому. Он всегда внимательно слушал меня, видно было, что переживал, но никогда не давал категоричных советов и безусловно принимал все мои решения. Вот таким был мой папа. Нельзя сказать, что он меня воспитывал, было другое: я всегда была в семье, я видела взаимоотношения родителей, он контролировал меня, но никогда не давил и не настаивал на своем, я всегда чувствовала его любовь, поддержку и заботу. Наверное, если это и было воспитание, то только личным примером. Теперь у меня своя семья, каждое лето мы по-прежнему навещаем бабушку в Чудском Бору, дети там счастливы, половина деревни — родственники, у девочек много сверстников, там они чувствуют себя свободно и раскрепощенно. Лиза учится в Москве в православной школе, Катюша тоже скоро туда пойдет, в нашем доме тоже часто бывают гости: и взрослые, и дети. После внезапной смерти нашей любимицы, вест хайленд вайт терьера, Калины, мы завели одновременно мальтийскую болонку — Хэнни и британского кота — Феликса, думаю, что папа бы одобрил. «Баковка», так мы называем наш загородный дом, по-прежнему остается любимым местом проведения праздников и каникул. Я, в основном, занимаюсь детьми, вожу их в школу и на разнообразные занятия, электронный журнал ежедневно сообщает нам об оценках. Все под контролем, папа. Круг замкнулся. Все говорят, что характером я в папу. Значит, генетика взяла свое. Глава книги «Геннадий Селезнёв. Прямая речь» - Надежный тыл. «Здесь меня понимают и, твердо знаю, любят»