Аркадий Соснов о Геннадии Селезнёве. Мой первый главный

Это сейчас, принимая на работу в СМИ, не заглядывают в паспорт и не требуют журналистского диплома. А в идейные 1970-е кадровая политика была очень строгой, даже (или тем более!) на уровне областной комсомольской газеты. Представьте: домашний ребенок, выросший в учительской семье, выпускник Техноложки возился с пробирками в НИИ и другого пути в вожделенную журналистику, кроме как через «Смену», которую сам же считал «рабоче-крестьянской» и «пэтэушной», не видел. Но и в нее надо было как-то попасть! Это моя, вполне безнадежная ситуация. Выручили комсомольские связи. Бывший секретарь комитета комсомола Техноложки Миша Хомутов в ту пору возглавлял Ленинский райком ВЛКСМ. Он дал мне телефон заместителя главного редактора «Смены» Геннадия Селезнёва. Я позвонил и в тот же день после работы приехал на Фонтанку, 59 — Селезнёв дежурил по номеру. Говорят, что первое впечатление помогает схватить суть. Я увидел своего ровесника и поразился тому, насколько же он красив. Так на плакатах изображали комсомольских вожаков — с прекрасной осанкой, с правильными чертами лица и открытым взглядом. Вроде ничего особенного: сидел в кабинете на втором этаже «Лениздата» и при свете настольной лампы читал полосы. Но, клянусь, я сразу подумал, что этого парня ждет большое карьерное будущее. Мы начали общаться, я приезжал вечерами, бросал пальто на диван в его кабинете, он читал мои опусы, дымя «Беломором» (позже перешел на сигареты с фильтром). Читал первым, после чего отдавал в профильные отделы — чтобы новичок не ждал поблажек от его дружеской опеки. Зато перед публикацией звонил мне в лабораторию — покупай, мол, завтра газету. При этом не ограничивал в выборе тем и сюжетов. Помню, я написал очерк о баскетболисте ленинградского «Спартака» Александре Большакове «Малыш в большой игре». Речь шла не о бросках, очках, секундах — о преодолении, о способности человека в критические моменты прыгнуть выше головы. Гена прочитал: «Хороший материал, но давай ты покажешь его в отделе спорта». Отдел спорта был безжалостен: «Извини, старик, это лажа». Больней резануло, что Селезнёв меня не защитил, хотя формально и неформально я был его автором! Только и сказал: «Доказывай свою правоту». В отчаянии я отправился в «Юбилейный» на очередную игру «Спартака» и отловил великого тренера Кондрашина. Лишь узнав, что текст ему понравился, Селезнёв дал добро на публикацию. Так он учил начинающих журналистов. И точно так же, когда я, уволившись из НИИ (мосты сожжены!), пришел к Селезнёву устраиваться на работу, он меня огорошил: «Только при условии, если кто-то из заведующих отделами тебя возьмет на договор». Я-то уже считал себя своим в этой газете, а для него не было своих, любимчиков, он ровно дышал ко всем. Взял меня завотделом рабочей и сельской молодежи Олег Петриченко. Так я стал сменовцем, а Селезнёв — моим первым, к тому времени уже главным, редактором. Легко сказать: «Он в этой должности был профессионалом». Несколько сложнее разобраться, из чего это понятие складывается. Пожалуй, в нем органично сочетались деловые и человеческие качества — прежде всего, любовь к порядку и порядочность. Как редактор он был не боссом, а нашим товарищем (не для всех по возрасту старшим), не допускал субъективизма в оценках и перепадов настроения, уважал мнение коллег, чтил справедливость, словом, такой ход вещей, который на языке того времени назывался демократическим централизмом. И, благодаря этому набору качеств, умело управлял «Сменой», сделав ее лучшей «молодежкой» страны. А я, отбросив свой доморощенный снобизм, увидел, какие замечательные в этой «пэтэушной» газете перья: Слава Недошивин, Сергей Грачев, Полина Соловей, Наташа Чаплина… Недаром «Смену» сравнивали с грядкой, из которой то и дело выдергивали журналистов более солидные «взрослые» издания. Да и сам Селезнёв созрел на этой грядке для «Комсомолки», «Учительской газеты», «Правды». Выпускник журфака, он, тем не менее, осознавал значение специализации. И как-то постепенно получилось, что ключевые тематические направления в «Смене» ведут выпускники профильных вузов — строительного, педагогического, института культуры. Он позволил пассионарному Мише Белоусову создать на базе «Смены» структуру для воспитания кадров «с улицы» и патронировал его школу-студию, выпускники которой вливались в редакционный коллектив. Он поддержал мое предложение выпускать страницу молодых ученых и специалистов «Эврика». Селезнёв добивался баланса материалов о комсомольской жизни — и жизни вообще (что под перекрестным присмотром ленинградских обкомов и горкомов КПСС и ВЛКСМ требовало особого искусства). При нем у нас появилась возможность печатать привезенные из командировок материалы с продолжением — в этих двухколонниках (мы называли их колбасками) не было обязаловки «комсомольских вахт» и «ленинских зачетов», зато хватало романтики и экзотики. Ведь тогда по комсомольской линии можно было добраться хоть до Камчатки (широка страна моя родная, и везде есть райкомы и горкомы, с которыми можно договориться о содействии в отправке питерского журналиста на Нефтяные Камни, на таджикскую станцию БАМа или сверхглубокую скважину на Кольском). Селезнёв такие поездки поощрял. Выполнил месячный план по авторским и своим строчкам? Оставил в редакции задел? — тогда вперед! Самый замечательный момент наступал по возвращении из командировки, когда ты приходил в кабинет главного редактора и делился свежими впечатлениями. В моей уже долгой профессиональной жизни Геннадий Селезнёв остается единственным главным редактором, который любил и умел слушать такие рассказы. Не подгоняя, аккуратно запаливая очередную сигарету, задавая уточняющие вопросы. А в конце дружелюбно говорил: «Ну, иди, отписывайся. Удачи!» Ощущения были фантастические, хотелось донести до читателя, не расплескав все то, что так искренне поведал главному. Как же я боялся его подвести! Помню, к какой-то дате он поручил мне сделать очерк о дважды Герое Социалистического Труда генеральном директоре ЛОМО Михаиле Панфилове. Тот был известен крутым нравом, и я начал сбор материала издалека, с ПТУ, общежития, комсомольско-молодежного участка. А когда, робея, пришел в кабинет к Панфилову, он рассвирепел, увидев у меня в руках диктофон, велел «выключить эту херню или убираться». Выручила ранее собранная фактура. В день выхода газеты с очерком Селезнёв приехал из Смольного и, встретив меня в лениздатовском буфете, сказал: «Молодец». Мне хватило... Он ценил труд журналиста — что для нас, пишущих и снимающих, может быть важнее? Дело было 30 декабря — я до 4 утра сидел в полном ступоре над очерком в новогодний номер о знаменитом детском хирурге Баирове. Наконец, выдавил из себя первый абзац, и пошло-поехало. В 11.00, аккурат к планерке, привожу материал на два подвала и сразу в кабинет Селезнёва. На душе кошки скребут: заявлен-то был один подвал! Гена вдумчиво читает, стряхивает сигаретный пепел, делает пометку на полях. И все? «У тебя в материале две фамилии, — говорит он, — главный герой Баиров и врач Капитанаки просто упоминается как дежурный. Он тебе зачем-то нужен?» — «Необычная фамилия, — мямлю я, не веря, что это единственный вопрос. — Можно и без нее обойтись». Действительно, странный расклад, и Селезнёв это заметил. Но чудо - он отвел два подвала под очерк! Впоследствии (особенно в московских изданиях, где я служил собкором) столько моих текстов кромсали, резали, чикали, дробили, втискивали в заданный формат из принципа — даже когда место было, что я навсегда запомнил этот случай. Еще один случай раскрывает его педагогические способности. Однажды ему досталось лично от первого секретаря обкома КПСС Г.В. Романова за мою беседу в рубрике «Воскресный гость «Смены» с председателем лужского исполкома Ковалевым на относительно новую тогда экологическую тему. Знаю об этом достоверно: вернувшись из Смольного, Селезнёв устроил мне обидную взбучку. Было бы за что! В материале этом, «Колея в серебряном бору» говорилось, что след тракторной гусеницы в беломошном сосняке не заживает десятилетиями, что мы в ответе за природу перед потомками и так далее. Оказалось, Романова возмутило, что в то время как Лужский район план по молоку не выполнил, руководитель о мхах рассуждает, и газета ему потворствует! Геннадий эти претензии доходчиво транслировал. Но, то ли выплеснув эмоции, то ли видя мое огорчение, заключил: «А, в общем, поздравляю. Твой материал отметил член Политбюро ЦК КПСС». И ведь в самом деле отметил! Уж не знаю, защищал ли он меня перед Романовым, но фактически с подачи главного редактора я продолжил в газете экологическую тему. С учетом сказанного вначале, его переезд в Москву и последующий подъем по властной вертикали я воспринимал как должное. Избрание Селезнёва Председателем Государственной Думы РФ вызвало радость с оттенком тревоги: в моих глазах он был воплощением честного политика, а не политикана. Работая в «Литературке», я, заручившись его согласием, предложил редакции беседу с одним из руководителей государства. Она называлась «Россия» встанет с левой ноги»: Селезнёв был представлен как лидер нового общественно-политического движения. Увы, случилась дикая заверстка (газетчики меня поймут): по вине московской выпускающей бригады фрагмент беседы был повторен на первой и второй полосах. В таком материале! Можно кому и сколько угодно рассказывать, что меня подставили. А по сути, это я подвел собеседника и ждал неизбежной расплаты. После одного из выступлений в Петербурге Селезнёв, разглядев меня в зале, попросил задержаться. Мои оправдания (я в Питере сделал все что мог, они в Москве напортачили) Геннадий не принял: «Ты был обязан затребовать верстку». И, как в прежние годы, разложил по полочкам зоны ответственности и этапы газетной технологии. Об этом «ляпе» мы и не вспоминали, когда в 2003-м Геннадий Селезнёв пожелал встретиться со сменовцами 1970-х в своем бывшем кабинете на Фонтанке, 59. Перед топ-визитом ФСО проверила окна и двери по всему этажу, но не заглянула в шкаф редакторского кабинета, где стояла початая бутылка водки. Мы разлили ее по имевшейся в наличии посуде и выпили с Председателем Госдумы без закуски, кайфуя от привилегии называть его по имени и на «ты». Еще через несколько лет Селезнёв приехал в Санкт-Петербург на 90-летие родной «Смены». Планировалось его выступление в прямом (ночном) эфире на одном из телеканалов. Накануне редактор канала попросила меня позвонить в студию и задать гостю вопрос. Начинается программа. Ведущий говорит: «Геннадий Николаевич, некий Соснов звонит». «Что значит «некий»? — смеется Селезнёв. — Это Аркадий Соснов, мой товарищ, с которым…» И мы с ним душевно так пообщались в прямом эфире на весь город. Мог ли я предположить, что это наш последний разговор? Аркадий Соснов, работал в ленинградской «Смене» с 1976 по 1989 г., лауреат премии Союза журналистов СССР 1986 г. Глава книги «Геннадий Селезнёв. Прямая речь» - Начало. Ленинград. «Смена»